Елена Живова. Блондинка без колгот о политике.

Елена Живова. Блондинка без колгот о политике.

Елена Живова. Блондинка без колгот о политике.

Что делает обычная блондинка, когда у неё, пардон, рвутся последние колготы? Она срочно бежит в ближайший Calzedonia, и покупает новые. Я не являюсь исключением, и, поскольку живу у метро Красные Ворота, то быстрее и удобнее всего для меня было поехать в ТЦ Охотный Ряд.

Скажу сразу – я настолько далека от политики, что вряд ли при личной встрече отличу Соловьёва от Навального, о которых иногда, краем уха, слышала в каких-то разговорах. Слышала, но не вслушивалась. На вопрос: «а ты за кого?» всегда отвечала лёгким пожатием плеч, поскольку от политики я откровенно далека. Во-первых, мне это неинтересно, а во-вторых, в этом аспекте я вряд ли могу на что-то повлиять. Следовательно, нет смысла рассуждать, и тратить впустую свои жизненные силы, которые можно использовать гораздо продуктивнее. Например, заняться саморазвитием.

А если людям не до саморазвития, потому что они не могут закрыть свои базовые потребности при существующей власти, то они должны заглянуть вглубь себя, и порассуждать не о политике, а о своих собственных жизнях. Ведь очевидно, что даже при другой власти их жизнь не станет лучше. Пока человек не изменится сам, в его жизни не поменяется ровным счётом ничего. Какое у человека сознание, в такой реальности он и живёт.

Именно поэтому вводящий в иллюзии телевизор я не любила с самого детства, а на уроках истории откровенно страдала. Уже в школьные годы, изучая различную литературу, я видела, что каждый автор описывает события по-своему. Сколько людей, столько точек зрения, и столько же углов реальности – так есть ли смысл искать истину?

Даты исторических событий иногда тоже отличались, и уже тогда я поняла, что историю можно переписывать сколько угодно раз. История будет такой, какой её напишут сильные мира сего – вчера одна, сегодня другая, а через пятьсот лет мир изменится настолько, что потомки даже не будут знать о том, чем и как жило наше поколение.
То, что для нас было святыней, может стать их болью, или даже позором.

Но, вернёмся к колготам. Я с дочкой зашла в метро, которое находится в соседнем доме от нас, в высотке. Пишу эти подробности для того, чтобы было понимание, каким образом далёкие от политики люди, ничего не ведая, могут оказаться в самой гуще демонстрации, митинга или чего-либо подобного. Через две остановки, на станции Охотный Ряд, мы вышли, и, прямо из перехода, не выходя на улицу, направилась в ТЦ Охотный Ряд, где встретилась с моей подругой и ее ребёнком. Так же как и я, она не следит за политической ситуацией, тоже приехала на метро, и понятия не имела о том, что творится в самом сердце столицы в этот, казалось бы, обычный день.

Мы купили то, что было необходимо, и направились к выходу в сторону Красной Площади, так как хотели показать детям ГУМ. Но, охрана нас не выпустила – все выходы были перекрыты, выйти из ТЦ можно было только со стороны Тверской улицы.

Мы удивились, и решили покормить детей в одном из кафе, находящихся в ТЦ.

Незадолго до закрытия мы вышли из ТЦ и собрались поехать по домам, но, к нашему удивлению, метро было закрыто. Поднявшись на улицу, мы увидели огромное количество людей в спецформе, на голове которых были прозрачные шлемы.

Скажу честно – не только дети, но и мы с подругой были ошарашены нескончаемым гулом сигналящих автомобилей, и тем, что военных, одетых в разную форму, с оружием, в бронежилетах, было больше, чем случайных, таких же как и мы, рассеянно озирающихся прохожих, опрометчиво решивших прогуляться по Центру в этот злополучный день.

Мы с подругой попрощались. Она свернула в переулок, а я, ещё не подозревая ни о чём, направилась домой по привычному маршруту, ведь метро было закрыто, и нам ничего не оставалось, кроме как идти пешком, до Лубянки, а затем по Мясницкой, до самого дома.

Я перешла Тверскую, и, держа ребёнка за руку, пошла в сторону Кузнецкого Моста. Неожиданно несколько мужчин, идущих неподалёку от меня, начали выкрикивать лозунги. Этих людей было гораздо меньше, чем случайных мирных прохожих, каждый из которых, сам того не ведая, оказался в толпе, за которой побежали силовики.

На лицах людей читался испуг, некоторые впали в панику. Рассуждать было некогда, я поняла, что нас сейчас просто сметут, схватила ребёнка за руку и заскочила в первую попавшуюся дверь. На наше счастье, это было какое-то кафе. Мы подождали, пока поток людей схлынет, и осторожно вышли. На тот момент девочка, впервые столкнувшаяся с подобным, была напугана настолько, что уже не капризничала и ни о чём не спрашивала, а просто молча шла, намертво схватившись за ремешок моей сумки.

Возле Большого Театра прохожих почти не было, но машин, автобусов и военных оказалось ещё больше, чем на Тверской. Рядом с военными стояли люди с камерами, кто-то из прохожих снимал происходящее на смартфон.

Мы прошли ещё немного в сторону дома, и обнаружили, что покинуть оцепленное военными место было невозможно – сюда впускали всех, но никого не выпускали. В том числе, и нас, несмотря на то, что мы являемся жителями ЦАО, и просто шли из магазина домой, по своему обычному маршруту.

Ребёнок тихо всхлипывал, глядя на то, как трое мужчин в чёрной форме и в круглых шлемах, похожие на огромных страшных муравьёв, запихивают в одну из машин девушку в белой курточке.

Как попасть домой, если метро закрыто, а все улицы перекрыты?

Военные отказывались разговаривать со мной, единственное, что я слышала – «не положено».

– Вы что, не слышите? Выпускать кого-либо не-по-ло-же-но. Таков приказ.

– Идите обратно. Здесь прохода нет. Стоять не положено. И там тоже не положено.

– Разговаривать не положено. Пройдите дальше.

Военные были вежливы со мной, но непреклонны. Через мужчин в форме, стоящих плечом к плечу возле металлического ограждения, пройти было невозможно.

– Мам! Я домой хочу, – прошептала дочь, и тихо всхлипнула.

Я огляделась. Немного в стороне стоял мужчина в шинели. Он не эмоционировал, и выглядел вполне адекватным. Мы подошли к нему, я назвала домашний адрес, и нервно потрясла перед его лицом пакетом с колготами из Охотного Ряда. Он посмотрел на уже готового разрыдаться ребёнка, и молча выпустил нас.

Мы шли домой, мимо идущих нам навстречу беззаботных, улыбающихся, любующихся красивыми огнями и архитектурой старой Москвы прохожих, которые просто гуляли по Центру. Я просила их развернуться, и идти обратно.

Когда мы с дочкой, наконец, оказались дома, и я закрыла дверь, она прижалась к ней спиной, села на корточки, и прошептала, посмотрев мне в глаза:

– Мама, скажи, как мне теперь всё это забыть?

– Всё будет хорошо, – стандартно ответила я, вспоминая, как в эти выходные под нашими окнами ходили толпы людей – тоже была какая-то демонстрация. И военные были, но не в таком количестве. Откровенно говоря, в тот день я не обратила на происходящее никакого внимания – единственное, мы просто не пошли гулять.

– Мама, расскажи, что это было? Плохие сражались с хорошими?

– Нет ни плохих, ни хороших. Есть просто наивные, и есть хитрые люди, которые используют других в своих целях. Понимаешь? – спросила я, укрывая малышку одеялом.

– Нет, – ответила дочка. Её всё ещё бил озноб.

Я поняла, что из состояния стресса ребёнка может вывести только гаджет с любимой игрой, и включив планшет, протянула его малышке:

– Милая, за этими событиями стоят вовсе не те люди, которые шли и кричали, и даже не те, о ком говорили плохие слова. Понимаешь?

– Нет, честно ответил ребёнок, – а зачем они кричали? Что они хотели?

– Они хотели ничего не делать и всё иметь.

– Понятно, – улыбнулась девочка.

– Но, так не бывает. Надеюсь, тебе это известно?

– Да! – уверенно ответила дочь, — пока раскраску аккуратно не раскрасишь, она не станет красивой.
– Правильно, – улыбнулась я.
И, пока не испишешь всю тетрадь крючками, писать не научишься, – ответила она, вопросительно посмотрев на меня.

– Конечно, ответила я.

– Так значит, они плохие? Те, кто ничего не хочет делать и хочет всё иметь?

– Они просто не понимают того, что любая революция, любая смена власти никогда не приводила ни к чему хорошему. Взять ту же Украину – стало ли кому-нибудь хорошо после смены власти?

Я задумалась и замолчала. Мне «посчастливилось» некоторое время пожить в Полтаве семь лет назад, когда бывший муж временно работал там, и я видела, как всё начиналось – как в Центре города начали собираться толпы людей. Они что-то кричали, причём, очень эмоционально. Украинского языка я не знала, и всё происходящее казалось мне каким-то ненастоящим, похожим на театрализованное представление. Тем не менее, меня удивляло полное бездействие властей.

Потом пошли восстания, и населению открыто, за посуточную оплату, предлагали принять в них участие. Естественно, победили те, кто больше платил, но в итоге, каков результат? Стали ли украинцы жить лучше? Ни один из тех, кого я знаю, не ответил на этот вопрос утвердительно.

Это, действительно, было страшное время – время, когда я, будучи беременной, потеряла ребёнка на следующий день после того, как ко мне приехали люди в военной форме, чтобы весьма агрессивно уточнить некоторые моменты, о которых я писала в своём блоге.

– Мам, не молчи!

– Прости, я задумалась. В конце концов, на Украине всё закончилось так, как закончилось. Вопрос: хотим ли мы того же? – спросила я, и встала.

– Мам, посиди со мной ещё, рассказывай дальше, а я буду засыпать, – попросила дочка.

– Что тебе рассказать?

– Расскажи ещё про какую-нибудь революцию.

– Хорошо. Ещё была Великая Октябрьская революция, которая тоже ни к чему хорошему не привела. О ней ты узнаешь в школе.

– Мама, а те дяди, похожие на огромных муравьёв, злые?

– Они не злые, они служат действующей власти. Любая власть имеет право защищаться, понимаешь?

– Нет.

– Помнишь сказку про зайца и лису? У зайки была лубяная избушка, а у лисы ледяная. Весной избушка лисы растаяла, она пришла к зайчику в гости, а потом выгнала его. Это справедливо?

– Нет, – нахмурила брови девочка, – это плохо! Пусть лиса сама себе строит домик!

– Да, улыбнулась я, – каждый должен в первую очередь думать о том, чтобы его желания совпадали с его возможностями. Думать о своих собственных поступках, и об их последствиях. Тогда война будет не нужна, потому что ни у кого не будет повода воевать.

Я посмотрела на уснувшего ребёнка. Сегодня всё обошлось, а что будет дальше? Любая война – это насилие и анархия, и, когда начнётся кипеж, всем будет безразлично то, что я сохраняю нейтралитет.

Сегодня я увидела ужас в глазах моего ребёнка.

Неужели таким как мне, далёким от политики людям, придётся защищаться?

 

Перейти к обсуждению

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии.